Книга Повелитель пчел - Алексей Бартенев

Раздался удар, подглядывающих отбросило метра на два. Дверь распахнулась, чуть не слетев с петель. На пороге стояла, в распахнутой блузке, с одной грудью наружу, растрепанная, в сбившейся набекрень пыльной юбке Баба Тлен.

9. Дождевик

Бимен дернулся на лежанке, глаза открылись. В темноте комнаты, освещенной светом луны, проникавшим через занавески, мирно сопел, устроившийся на качалке Бартеломью. Сердце, бешено колотившееся в груди, сбавляло обороты, дрема возвращалась. Он повернулся на бок, и закрыл глаза. «Когда, на каком моменте рассказа бывшего вожатого я начал видеть сон?» — Задал он себе мысленный вопрос. А спросить неудобно будет. Как-то не тактично, что ли. Вроде слушал, а не дослушал. Дремота снова накатывалась, и за шторками век, глаза уже начинали различать какие-то образы, нарисованные подсознанием.

Утро было бы восхитительным, если бы ночью не пошел дождь. Он вылился почти весь, за ночь. А остатки его теперь обещали моросить, если не до вечера, то до обеда точно. Про такой говорят «грибной». Вроде и не дождь вовсе, а мешает серьезными делами заниматься.

За завтраком, гостеприимный хозяин попытался выяснить, что-нибудь о грядущих планах постояльца. И оказалось, что этот полоумный снова собирался идти на пасеку.

— Слушай, насколько я знаю, пчелы в дождь не летают. На машине ты туда не доедешь. Это я тебе на тот случай если ты надумал ульи запечатать и к себе увезти. Да и сомневаюсь я что они такие крепкие, какими кажутся.

— Нет, тут в другом дело. В общем, я не до конца разобрался какие там пчелы, и сколько их. Может они настолько одичали, что с ними и не сделаешь ничего.

— Парень, ты чего? Пчелы не являются домашними животными, они не могут одичать, это насекомые. На-се-ко-мы-е! Ты понимаешь смысл этого слова? У вас биология в школе была?

Бимен тяжело вздохнул: «Я знаю, что такое насекомые. Но, как бы вам сказать, я чувствую их».

— Не может быть! — Бартеломью всплеснул руками. — Подумать только, это же такая невидаль! Я вот, в муравейник сяду, и сижу себе, ничего не чувствую. Нет, есть какое-то неудобство, но оно, определенно не связано с насекомыми. Их же никто не чувствует! — старик сделал паузу, и внимательно посмотрел на замершего гостя. — Давай, рассказывай о своем заболевании. Но предупреждаю: если ты педик, то иди к черту из моего дома, и забудь дорогу сюда.

— Я не педераст! — начал свой рассказ, загнанный в угол супергерой. Он поведал Бартеломью про свою пасеку, про способности, появившиеся недавно, и про гибель всех своих пчел по неизвестной причине. Ведьму вплетать в эту историю он не стал. И так история, и без колдовства, попахивала психиатрической клиникой.

— Ну не хочешь рассказывать, и не надо! — сделал обиженный вид Бартеломью. — Не зачем было всякую чушь придумывать. Совсем старика за идиота держишь. Я к нему, со всей душой, а он!

— Да я же правду говорю. Вот пойдемте со мной туда опять! Если все нормально будет, я вам докажу.

— Скажи мне, что нормального может быть у тебя с пчелами, которые сидят по ульям, и ждут, когда дождь кончится?

— Ну, не знаю…

— Зато я знаю. Они, между прочим, и в непогоду кусаются. И сдается мне, ты не будешь сидеть, и медитировать напротив ульев. Следовательно, ничего нормального, как ты говоришь не предвидеться. Хотя нет. Я себе не прощу, если пропущу это представление. Даже интересно стало, что ты там задумал. Так что, собираемся. Сейчас я к соседке за дождевиком схожу, и вернусь. Надеюсь, что она не умерла там от любопытства.

Он пошел к двери, затем, взявшись за ручку, задумался на секунду, обернулся: «Хочешь, телик посмотри, пока меня не будет, пульт на комоде».

Дверь хлопнула, раздались шаги по деревянному полу в коридоре, затем хлопнула входная дверь. Бимен смотрел в окно, наблюдая как ссутуленное тело, делая широкие шаги, направилось к дому слева.

Побарабанив пальцами по столу, он встал, прошелся по гостиной, в душе было смятение, правильно ли он поступил, открывшись незнакомому человеку? Потом решив, что у него не было выбора, он подошел к комоду. Поискав глазами пульт, он решил заглянуть под ворох каких-то бумаг. Какие-то счета, реклама, журнал, еще журнал, старый альбом, газеты, опять реклама. Пульта не было.

Ну что ж, — решил он. — Будем изучать журналы. По ходу это прикол такой «найди пульт». Бимен взял охапку, и уселся на кресло-качалку. Газеты он отложил в сторону, следующий на очереди был журнал. «Какое-то гламурное издание, интересно, откуда оно у старика?» — Размышлял вслух супергерой.

Страницы переворачивались одна за другой. Темы были разнообразные, внимание привлекали больше картинки, чем текст. Яркие красивые, некоторые вызывающие, бесстыдно-откровенные, пугающие, заставляющие улыбнуться.

Следующий журнал мало чем отличался от предыдущего, и был пролистан в три раза быстрее, затем реклама, еще, еще. Все это легло на скатерть стола. «Так, что там дальше?» — Бимен хотел было отложить старую желтую газету, но по весу понял, что в нее что-то завернуто. Это был фотоальбом, вернее стопка фотографий в обложке от фотоальбома.

Сердце учащенно забилось, словно он нашел что-то такое, что ни как не могло тут быть. Ладони покрылись испариной, как у подростка, который впервые увидел крамольную картинку. Он открыл его, фотографии, пожелтевшие от времени.

Люди незнакомые, большинство снимков были групповые, один из них сделан на фоне дома Бартеломью. Какие-то тетеньки в пышных сарафанах, бабульки, на поваленных бревнах, дети, целая орава. Среди всех выделялся нескладным телосложением, совсем еще юный Бартеломью.

Казалось, он совсем не изменился, только бороду сбрил, да щеки себе детские наел. Он щурился на солнце, и от этого, и без того небольшие глазки становились еще меньше, и как будто исчезали в бровях. Были и совсем детские фото хозяина дома, и школьные. Все это вперемежку с фотографиями совершенно незнакомых Бимену людей.

«А вот и лагерная фотка! — прозвучала мысль в пустом доме. — Интересно, это та же смена, про которую он вчера рассказывал?» — он склонился над снимком, и чуть не подпрыгнул от радости. Там были и завхоз, стоявший скрестив руки на груди, одетый в тельняшку. И Поля, она особо выделялась нарисованными бровями и, хоть и не было красок на отпечатке, но он готов был побиться об заклад, что помада была у нее краснее чем пожарная машина в солнечную погоду. Было еще куча незнакомого народу, а вот Бартеломью стоял с тем самым парнем из сна. Они были примерно одного роста, оба в одинаковых формах вожатых, с галстуками на шеях. Счастливые, улыбающиеся наступившему лету. Парень был почти лысый, с хмурыми бровями, смотрящий почти исподлобья, с тонкими чертами лица, и какой-то смущенной улыбкой. Они стояли, забросив руки друг другу на плечи.

Еще